Маленькая тайна Барбры Стрейзанд

Уродина. Лет до четырнадцати Барбара искренне полагала, что это и есть ее имя. Такие лица, как у нее, в природе не встречаются, их придумали позже, как мультяшных героев Бивиса и Баттхедда. Она потом смеялась: «Я — их прототип!». Большая голова, худющее неуклюжее тело, длинное асимметричное лицо, оттопыренные уши, почти объединенные длинным ртом и — венец творения — огромный вытянутый нос! Девочка непрерывно скашивала глаза, чтобы посмотреть на эту странную штуку, так что через некоторое время стала еще и косить.

Смешная девчонка

Но амбиции родились раньше малютки Барбары. А, может, это мать, которая старалась как можно меньше замечать своего «неудачного» среднего ребенка, виновата в ее отчаянном стремлении привлечь к себе внимание? Отчим так просто называл девочку чудовищем и регулярно порол.

Иногда она думала, что лучше бы родилась полной дурой, чтобы соответствовать внешнему облику и не замечать издевок одноклассников, изводивших ее презрением.

Но, черт побери, никто не узнает, как ей больно! Барбара смеялась в ответ на обидные прозвища, а в старших классах стала лучшей ученицей школы — словно назло.

Однако учителя ее тоже не любили, хотя Барбара никогда не тушевалась у доски. Отличницу, кроме знаний, отличало вопиюще отвратительное поведение. Достаточно вспомнить, в каком виде она ходила в школу! В стремлении стать центром внимания оторва-девчонка доводила свою некрасивость до абсурда: красила волосы то в рыжий, то в зеленый цвет, разрисовывала лицо, как туземец племени тумба-юмба, а потом вообще остриглась наголо!

И все это в пятидесятые годы двадцатого века, когда все детки были обязаны ходить в скромной школьной форме, а след помады на губах мог послужить причиной для скандала.

Барбару спасала школьная сцена. Ах, сцена… Она единственная любила Барбару и позволяла быть такой, какая она есть. Только на сцене не столько важна красота, сколько особость, отличность от всех, яркость.

А яркости Барбаре не занимать. Как и красоты ее волшебному голосу. Чтобы добавить магии, она выкинула одну букву из своего затрапезного имени и стала Барбра.
Ну и имечко. Как будто палкой проводят по стиральной доске.

Роковая женщина

Все ее родственнички были шокированы, когда их «недоразумение» прославилось, — сначала став звездой мюзикла, потом — кино. Теперь ее уродство называлось оригинальностью, а крутой нрав — эксцентричностью. И только голос, если закрыть глаза, рисовал нежность, беззащитность, жажду быть любимой…

Да, Барбра не хотела любить сама. Да и не умела. Любви, как и языку, ребенок учится от матери, а мать Барбры не находила добрых слов для своей несуразной дочери. Даже придя на спектакль, сделавшей ее знаменитой, мама сказала:
— Какие у тебя тощие руки…
И это был единственный комплимент.

Но теперь Барбра выросла и могла требовать любви от мужчин. Они не заставили себя ждать. Самоуверенная кинозвезда с красивым голосом и непомерной склонностью к самолюбованию сводила их с ума. Мужчины летели на свет ее славы и запутывались в капризах, требованиях и ее неумеренной, распутной страстности.

Они и не подозревали, что артистка коллекционирует их знаки внимания. В минуты, когда она оставалась одна, Барбра погружалась в душистую пену в своей новенькой круглой ванне (как прекрасно, что за любимую работу еще и платят высокие гонорары!) и мысленно перебирала интимные встречи с многочисленными любовниками. Раскладывала, как драгоценности, обожающие взгляды, нежные словечки, пылкие признания, страстные поцелуи... Ее любят. От нее без ума. Она привлекательная женщина!

Ни разу у нее не возникло мысли сделать пластическую операцию. При всей своей несгибаемости и железной воле Барбра была страшной трусихой.

Ни разу у нее не возникло мысли сделать пластическую операцию. При всей своей несгибаемости и железной воле Барбра была страшной трусихой. Она боялась крови, боли, врачей, кроме того, совершенно не представляла, каково это — жить красавицей, не прикладывая усилий к тому, чтобы тобой восхищались.

Зато все ее любовники были красавцами. Других не держала. Каждого водила на длинном поводке, чтобы не думал, что имеет над ней власть. Это ведь она их коллекционирует, правда?

Один раз ошиблась, выскочила замуж в 21 год, хватит. Тогда с ней сыграло шутку честолюбие: Эллиот Голд был ведущим актером в ее первом мюзикле. Хотелось доказать всем, что этот обаяшка будет бегать за ней, как околдованный. Ну и что? Три года ссор, и сын, воспитывающийся в приюте, — все, что осталось от этого брака. Нет, долгосрочные обязательства не по ней. Она не знает, как замирает сердце от нежности. Даже красавчика-парикмахера Джона Питерса она отбила у жены из спортивного интереса. Самоутверждалась. Но он был такой забавный и нетребовательный, что продержался рядом с ней лет восемь. Надо признаться, это было очень удобно бытовом плане: всегда встретит, выслушает, помассирует ноги, подаст кофе… И неревнив. Но, в конце концов, ей примелькалась одна и та же смазливая мордочка рядом. Барбра сделала Питерса продюсером и дала отставку.

Джон был первым в череде ее молоденьких любовников. Потом она выбирала то мужчин намного старше себя, то «младенцев». Говорила, что это напоминает ей контрастный душ и не дает состариться. Богач Ричард Баскин, король рок-н-ролла Элвис Пресли, канадский премьер-министр Пьер Трюдо, бесконечная вереница кинозвезд — Уоррен Битти, Дон Джонсон, Ричард Бартон (и пусть его жена, красотка Элизабет Тейлор, плачет от ревности!), Роберт Редфорд, Омар Шариф, Шон Пенн…

Особенно она гордилась романом с теннисистом Андре Агасси. Как никак он младше ее на двадцать восемь лет!

Она всегда первая бросала своих мужчин, давая понять, что игра в любовь закончена. Забавно было видеть, как они страдают, забрасывая ее страстными и гневными посланиями.

Барбра давно уже не отворачивалась, проходя мимо зеркал. Равнодушно скользила взглядом по асимметричной своей физиономии. Да, некрасивая, да появившиеся морщинки, да возраст — но ведь любят…
Ей казалось, что большего и желать нельзя.

Солнечный мальчик

Равнодушно скользила взглядом по асимметричной своей физиономии. Да, некрасивая, да появившиеся морщинки, да возраст — но ведь любят…

Предвыборный штаб демократов был увешан листовками, как рождественская елка. Барбра рукой в лайковой перчатке смахнула со стола кипу приветственных посланий и уселась на столешницу, безмятежно глядя на царящую суету. Сначала никто ее не замечал, потом кто-то охнул: «Стрейзанд!» И суета закрутилась в новом направлении — вокруг ее «трона». Отвечая на приветствия, Барбра широко улыбалась и кивала модной шляпкой. Политика — ее новое увлечение, и, с присущей ей эксцентричностью, она предпочла лично заявиться в штаб, чтобы познакомиться с кандидатом от своей любимой партии.

— Ну и где надежда нации? — иронично спросила она, оглядывая восторженную толпу и ставя автографы прямо на предвыборных воззваниях. Все заоглядывались, потом расступились… По образовавшемуся коридору к ней шел Билл Клинтон. Она увидела улыбку, сияющую, как солнце, и светлый встрепанный чуб над смеющимися синими глазами. Он шел к ней в клетчатой рубахе с расстегнутым воротом, потом поцеловал ей руку и что-то говорил о своей благодарности, об агитации, о предвыборной программе. Барбра кивала, улыбалась, ничего не соображая. «Что со мной?»

— А это моя жена Хилари.

Барбра кончиками затянутых в перчатку пальцев пожала руку невзрачной женщине в такой же, как у мужа, клетчатой рубашке, без малейших следов макияжа на сероватом лице. «А над губой у нее — усики». Серая мышь что-то пищала радостно, говорила, что теперь-то уж Билл не сможет проиграть. Любимая актриса Америки на их стороне! Барбра милостиво улыбнулась и соскочила со стола. Толпа провожала ее к дверям. Около своего лимузина Барбра остановилась и поманила пальчиком солнечного Билла.

— Зайдите ко мне завтра, часа в два. Хочу обсудить с вами вечер в Голливуде…
— В Голливуде?!
— Да. Я хочу устроить его в вашу честь. Думаю, все поклонники моих знаменитых гостей после этого проголосуют так, как нам нужно.
— Не знаю, как вас благодарить, мисс Стрейзанд.
Барбра сняла перчатку и провела пальчиком по удивительно гладкой щеке молодого кандидата.
— Барбра. Просто Барбра… Господин президент. Не бойтесь! Я еще никого не сглазила.

Но и ревность была ей внове, и Барбра не гнала ее, наслаждаясь новыми ощущениями...

Она уехала, а Билл смотрел вслед, не замечая ревнивого взгляда Хилари, пока она не подергала его за рукав.
— Шею свернешь, дорогой! — прошипела она.

Влюблена по собственному желанию

Все, кто лично знает Барбру Стрейзанд, в один голос утверждают, что никого она так не любила, как Билла Клинтона. Только ради него бомбила насмешками кандидатов-соперников и с телеэкранов, и в интернете, недаром ее острого язычка всегда побаивались. Ради него устроила самый блистательный за всю президентскую кампанию вечер в своем голливудском особняке. Миллионы долларов посыпались в тощую избирательную кассу с появлением среди приверженцев Билла немолодой уже звезды.

Ее утро начиналось со звонка в штаб. Билл уже был там и с мальчишеским задором рапортовал ей о ходе кампании. Барбра передавала нежный привет Хилари…

И сама удивлялась своей непонятно откуда взявшейся робости. Да она премьер-министров соблазняла, глазом не моргнув, чего она робеет перед мальчишкой, который станет ли президентом — бабушка надвое сказала! Но дрожь во всем теле и нежность, от которой подламывались ноги и горло перехватывало, не проходили.

Билл же видел в ней добрую тетушку, пришедшую на помощь в трудную минуту. Барбра слушала его лепет и таяла от умиления. «Ты хочешь президентства, милый? Будет тебе новая игрушка!»…

О том, что с ней происходит, она старалась не думать. Инстинкт самомсохранения подавал голос в те моменты, когда она видела, как Билл щиплет за попки симпатичных помощниц и без всякого умысла кокетничает с восторженными демократками. Он был бабником, достаточно посмотреть на вечно зеленую от ревности Хилари. Ты тоже хочешь стать такой, Барбра? Но и ревность была ей внове, и Барбра не гнала ее, наслаждаясь новыми ощущениями: сладкой надеждой и не менее сладкой болью.

И потом, она — не Хилари. Она — не серая мышь. И если приходится выбирать себе Первую леди, то его женушка – беспроигрышный вариант, надо признать. Комар носа не подточит, никакого компромата (кто ж на нее позарится?). «А я — неплохая кандидатура на роль Мэрилин Монро…». Барбра внутренне захохотала. Что ж, это вполне в духе ее судьбы: дать гадкому утенку роль секс-символа всех времен и народов.

А что? Билл обладает не меньшим обаянием, чем Кеннеди, а она, Барбра, куда лучшая актриса, чем глупышка Мэрилин. И ей хватит ума не закончить так, как она.

Муж Первой леди и его женщины

В Белом доме еще не утихла эйфория после инаугурации нового президента, как пришло известие, омрачившее радость новоиспеченной Первой леди. Умер ее отец. В срочном порядке, воспользовавшись личным самолетом, она улетела в родной Арканзас, чтобы предать его тело земле. В этот момент ей как никогда был нужен Билл, но он теперь себе не хозяин — остался в Белом доме. Только проводил ее до трапа, поцеловал сочувственно в лоб.
— Возвращайся быстрее, милая…

А потом ей позвонили.
— Миссис Клинтон? Вы в курсе, что у вашего мужа гости? Ну, как же, как же, эта дама так много сделала для президента… Но благодарить ее в спальне великого Линкольна?! Это моветон, простите! Негоже начинать с этого свое президентское правление…
Оказывается, у Первой леди масса доброжелателей… Нет, но каков подлец!

Не думая о приличиях, жена президента приказала развернуть самолет в воздухе и фурией понеслась обратно, в Белый дом.

Хилари отшвырнула плечом бледного, напуганного секретаря, пытавшегося загородить ей дорогу.
— Убью! Где она?!

Решительно прошла внутрь полумрака спальни и включила лампу. В желтом свете увидела Билла, трясущимися руками натягивавшего штаны, и невозмутимо прямую женскую спину. Дамочка сидела на кровати задом к Первой леди и спокойно натягивала на худую ногу ажурный чулок.

Хилари смотрела на ее длинную голую спину почти со страхом.
— Билл, — она произнесла это имя так, словно оно было мерзкой лягушкой, выплюнула изо рта. — Поздравляю! Ты докатился до уродливых старух.

— Я знаю, меня прозвали ненасытной анакондой, пожирающей мужчин. Но ты можешь быть спокоен: анаконда насытилась.

«Старуха» обернулась и без тени гнева в косоватых глазах швырнула в жену президента лаковую туфлю.

— Не надо, Хилари! Пожалуйста, не надо! — умолял Билл.

Эта мегера выдрала ей порядочный клок волос, но и Барбра в долгу не осталась. Билл попытался успокоить разъяренных женщин, и Хилари накинулась на него.

— Хилари, я ни при чем! Она сама пришла! Ты же знаешь, она всегда на меня вешалась! Не мог же я отказать, она нам так помогала. Прекрати, народ уже сбегается!

Барбра с усешкой слушала его жалобные оправдания.
— Да, бэби, скандал тебе ни к чему. Нельзя упускать свой шанс оказаться на гребне волны. Пока, малыш, как-нибудь встретимся! — она кокетливо помахала ручкой и скрылась за тяжелой дверью. Секретарь, заикающийся от страха потерять место, выпроводил ее потайным ходом. А вслед ей неслись визги потерявшей остатки благоразумия Хилари:
— Чтоб духу твоего здесь больше не было! Чтоб больше…

Барбра упала на кожаные сиденья своего авто. Задремавший водитель очнулся и удивленно посмотрел на расхристанную хозяйку.
— Домой? — спросил нерешительно. Барбра хотела что-то сказать и не смогла. Задрожали губы, еще ниже опустился невообразимый нос, разъехались длинные губы, слезы покатились по враз осунувшимся щекам… Растерянный водитель рванул с места и покатил по сонным улицам, куда глаза глядят…

А был ли мальчик?

Приготовления к празднованию шестидесятилетия Барбры Стрейзанд шли полным ходом. Списки приглашенных пополнялись все новыми именами, отказавшихся практически не было.
— Дорогая! — муж Барбры актер Джеймс Бролин вошел в комнату с пачкой очередных ответов на приглашения. — Все подтвердили приезд. Вот только бывший президент Клинтон отделался видеопоздравлением. Это странно. Разве вы не были друзьями?

Барбра с обычным удовольствием посмотрела на мужа. Четыре года вместе, а кажется, что молодожены. За все метания, наконец-то, спасибо тебе, Господи!

— Конечно, мы были друзьями. Билл — умный человек, тонкий политик… Ты о нашем романе? Брось, это выдумки газетчиков. Я знаю, меня прозвали ненасытной анакондой, пожирающей мужчин. Но ты можешь быть спокоен: анаконда насытилась. Ты у меня один-единственный.

Джеймс улыбнулся:
— Я никогда не перестану тебя ревновать. Ведь ты так прекрасна.