Будем помнить

Я сегодня увидела нечто поразительное. Случайно включила телевизор, а там шла игра. Известный телеведущий задавал вопросы известному актеру. Актер, всенародный любимец, тридцатисемилетний юноша должен был сказать, в каком году была снята блокада Ленинграда. Давались даже подсказки: 1941, 1942, 1944, 1945.

Как ни тужился звездный персонаж, никак у него не получалось дать верное решение. Ну, не знал он, что блокада возникла уже в 1941-м! И представить не мог, что длилась она целых 900 дней! Почти три года (это же представить сейчас невозможно!) в городе царили голод и смерть. И — сила духа! И — вера в победу!
Так и хотелось спросить у красавца: «И кто ж тебя такого вырастил? И откуда ты такой взялся?»

Есть же в конце концов память, которую нельзя предавать. Вот не имеем мы на это право и все тут, если мы народ. Наша история — это мы с вами, даже если мы не знаем тех своих предков, кто сражался в 1812 году на Бородинском поле, принимал участие в Крымских войнах... Это было давно. Много воды утекло. Но память о Великой Отечественной пока жива не только в книгах — это семейная память. И тут уж наш долг: расспросить у тех, кто видел, помнит. И — рассказать тем, кто будет жить после нас. Зачем это надо? Прежде всего для того, чтобы знать самих себя, чтобы понимать, на что способны и мы в случае тяжких испытаний.

Мне с детства приходилось слышать поразительные истории военных лет. Мой папа прошел всю войну. Его брат, мой дядя, которого мне не суждено было увидеть, погиб под Сталинградом. Моя тетя дошла до Берлина как военный врач. А другая тетя всю жизнь работала в Военной академии имени М.В.Фрунзе.

Надо сказать, что люди, честно прошедшие горнило военных испытаний, говорили о войне неохотно. Война — это смертный ужас, кровь, гибель товарищей, подчас долгая, мучительная, всегда четко осознаваемая как несправедливость. Война — дело противоестественное. Никто не хотел ворошить боль. Помню, как я, маленькая, допытывалась у папы: «Как было на войне?» Я ожидала рассказов о богатырских подвигах, предвкушала приключения, но папа отвечал: «Ничего хорошего». И все.

Но иногда они вспоминали. Много лет спустя говорили они со мной о своем прошлом. Может быть, отступила боль и проступила память, которую я должна была сберечь. У меня собралось множество их честных и поразительных рассказов. Конечно, я должна их сохранить.

Сейчас я расскажу вам о первом дне. О первом дне в череде долгих трагических военных лет. Эту историю не раз рассказывала мне моя тетя. Та, что работала в академии имени Фрунзе.

После окончания учебного года офицерам полагалось ехать в летние лагеря. Время летних лагерей обычно ожидалось как радостное: предстояли не только учения, не только боевая подготовка, но и долгие летние светлые вечера, купание в реке, танцы в ближайшем городке.
Прекрасное время юности, предельной радости жизни и ожидания счастья.

Войны никто не ждал. Обратите на это внимание: ее не только не ждали, но убежденно трубили со всех сторон об успехах советской дипломатии: ведь с грозным немецко-фашистским хищником был заключен пакт о ненападении. Красная Армия потихоньку перевооружалась. На деле же это значило, что вооружены военнослужащие были преступно: почти никак.

21 июня 1941 года молодые офицеры Военной академии прибыли на учения в маленький приграничный городок под Львовом. Суббота. Прекрасный летний день. В лагеря разрешалось по традиции ехать с семьями, и многие офицеры привезли с собой жен.

Тетя отвечала за документацию, она целый день возилась, обустраиваясь на новом месте.
Пошла на склад получить постельное белье. И пока она его получала, заметила, как по полу среди бела дня бесстрашно шмыгают огромные крысы. Это зрелище привело ее в ужас, сердце стеснилось непонятной тоской. Старичок-поляк, работавший на складе, заметил: «Да, милая пани, в последнее время столько крыс развелось, житья от них нет! Это к большой беде, говорят».
Тетя была молода, жизнерадостна, печальные пророчества старика она выбросила из головы, как только покинула неприятное помещение.

Вечером офицеры собрались на танцы.
— Пойдем с нами, Танечка, — звали они тетю.
Она бы и пошла, да только устала за день.
— В следующий раз — обязательно! — пообещала она.

Ах, как легко и упоенно танцевала всегда моя милая Танечка! Как чувствовала ритм, музыку! Но сейчас одолевала ее усталость. И ничего: лето длинное. Сколько еще будет светлых вечеров, музыки, молодого веселья вокруг...

Она легла спать, но сон почему-то не шел. Что-то очень мешало, она не могла понять, что именно. От земли шел явственный гул. Сядешь — и вроде не слышно ничего, ляжешь — гудит земля, содрогается.
— Может быть, в ушах шумит от усталости, — подумала она.
Но почему тогда звенела, дребезжала ложечка в чайном стакане, стоящем на столе у окошка?

Непонятные, тревожные звуки. Никак не давал уснуть этот грозный гул. Откуда было знать, что гул этот означал несметное количество боевой техники, подтягиваемой к нашим границам? Ведь немцами был запланирован блиц-криг: мгновенная победа. Для этого следовало напасть внезапно, широким фронтом, с использованием максимального количества такнов, самолетов и всего прочего, предназначенного убивать, губить, уничтожать.

Танечка лежала без сна, с тоской на сердце. Вот за окнами ее послышался смех, пение: ребята возвращались с танцев. Она глянула на часы: два ночи.

Самая короткая ночь года скоро закончится. Утихнет этот непрестанный гул, а завтра все пойдет своим чередом, и забудутся все ночные тревоги, возникающие, когда спать приходится на новом месте.

И как же мне хочется, чтобы все именно так и было!
Чтоб рассеялись все тревоги той дальней прекрасной ночи 1941-го! Чтоб дальше шла мирная жизнь, с мирными планами и надеждами.
Пусть бы!
Но разве можно что-то переделать в прошлом?

Через час на городок посыпались бомбы. Сонные люди выскакивали из домов, ничего не понимая. Мы знаем сейчас: их застали врасплох. Во всех отношениях. Они не были должным образом вооружены. Они не были предупреждены, напротив, все тревожные знаки со стороны границы полагалось расценивать как провокацию. И в этом случае: практически безоружные и морально не готовые к отпору они были практически обречены на гибель.

Тетин начальник приказал немедленно уничтожать документацию. Офицерам раздавали оружие. Его хватило не всем.
Счет велся на минуты. Молодых жен, едва проснувшихся, усадили в кузов грузовика. Кто-то из них был в летних платьицах, а кто-то и в ночных рубашках с накинутыми поверх кофточками.
Мужья прощались с женами навсегда.
Все это понимали: и мужчины, и юные женщины.
— Прощай! Помни!

Ни один из них не вернулся. Полегли все. Они, еще час назад беззаботно шутившие, влюбленные, полные жизни и надежд, защищали нашу землю до последнего.
Немцы двигались стремительно. Но блиц-криг не удался.

Грузовик, увозивший женщин от войны, мчался под бомбежками в сторону Минска. Рядом с Танечкой сидела ее подруга Динка, молодая офицерская женушка, пробывшая замужем меньше месяца.

Им удалось прорваться в Москву. Дома тетю ждало письмо из Белоруссии, из ее родных мест: «Как там наша бедная Танечка, выжила ли, удалось ли ей вырваться из этого ада?» — беспокоились родственники, знавшие, где она находилась в первые часы войны.

Танечка вырвалась. Но читая письмо, полной любви и беспокойства о ней, не знала она, что тех, кто волновался о ее жизни, уже нет на белом свете: всех расстреляли оккупанты, в считанные дни захватившие ее родной город.
Дальше была война.

Галина Артемьева — профессиональный литератор, кандидат филологических наук. А еще она — мать Паши Артемьева, участника группы «Корни». Недавно у нее вышла новая книга «Блудная дочь».

Я слышала этот рассказ не только от тети. Частой гостьей у нас дома бывала та самая Динка, красивая синеглазая русоволосая волжанка, оставшаяся вдовой в первый день войны. Она помнила своего мужа. Не переставала его любить. Больше всего жалела она, что не успел зародиться у них ребенок. Оборвалась ниточка его жизни насовсем.

Ей было под сорок, когда родила она себе девочку. Замуж больше не вышла. Сватались, но полюбить не получилось. А девочка ее выросла замечательная, у нее родились свои детки. И они тоже знают эту историю первого дня войны. Дня, когда никто не отступил, не убежал, спасая свою шкуру. Дня, когда прощались навсегда с молодым своим счастьем, с жизнью, понимая, что такое долг перед Родиной, что такое честь.